Дом, который построил Джек

История западной философии

Помню, как я впервые увидел новое здание Мариинки канадского бюро Diamond Schmitt. Дело было в конце января — с театра, построенного на месте Литовского рынка и ДК им. Первой пятилетки, только-только сняли леса.

Я сидел дома и читал «Анну Каренину». За окном было серб и мокро, солнце еле проглядывало через плотную пелену облаков. Но вся эта унылость существовала как бы параллельно, я был целиком и полностью погружен в толстовский текст. Вдруг приходит сообщение от одного знакомого архитектора: «Смотри, какое г...о построили в Петербурге».

Под сообщением помещалась маленькая кривая фотография чего-то чемоданистого на фоне депрессивного иссиня-стального неба. Оказалось, Мариинка-2. Сейчас я понимаю, что меня раздражила не столько эта фотография, сколько эмоциональный напор отправителя: жуть как не хотелось отвлекаться от чтения, но формулировка подразумевала немедленный ответ. Повернул голову к окну, и стало неприятно: минуту назад я вместе с Левиным лежал на копне сена, слушал кваканье лягушек и предавался вздорным мечтам о женитьбе на крестьянке, и нате — уличная серость и изображение на экране порушили всю гармонию. В сердцах выдал примерно такую реплику: «Согласен. Г...о редкостное». Вообще, должен заметить, что это в высшей степени безответственно — оценивать архитектуру по фотографии, особенно по плохой фотографии. Впрочем, мою тогдашнюю оценку нельзя считать оценкой в полном смысле слова — я даже на фотографию толком не взглянул. Очень хотелось назад к Левину — он на дороге Кити встретил. При этом надо же было как-то отреагировать... Короче говоря, откомментировал и забыл. Знакомый прислал смайлик.

Через какое-то время, однако, вернулся к этой теме — стало интересно, что о новой сцене думают люди вокруг. Ничего хорошего, как выяснилось. 2 февраля общественное движение «Красивый Петербург» (название, надо сказать, самонадеянное) провело опрос среди петербуржцев на предмет того, похоже ли творение канадцев на театр. 92% из 1300 респондентов решили, что совсем не похоже: 38% сочли, что Мариинка-2 больше напоминает торгово-развлекательный комплекс. 19% сравнили ее с бизнес-центром среднего класса где-нибудь на периферии, 19% усмотрели в ней сходство с пригородным автозаводом, 16% поставили галочку в графе «районный дворец культуры имени семнадцатой пятилетки». Вспомнилась карикатура архитектора-постмодерниста Леона Крие под названием «Униформа vs. формы», где он сравнивает два подхода к формообразованию — модернистский и традиционный. В модернистском исполнении здания разных типологий (церковь, музей, театр и т.д.) зачастую трудноразличимы - Леон Крие именует их «так называемые объекты» (so-called objects), а вот традиционная церковь, традиционный театр - уже другое дело, их Крие относит к категории «опознаваемых объектов» (nameable objects)... Тогда я внутренне принял результаты этого опроса, хотя манера его проведения смутила. Во-первых, он был организован через социальную сеть «ВКонтакте» — уже по одной этой причине его нельзя считать репрезентативным. Во-вторых, варианты ответов были расположены в таком порядке и имели такие формулировки, что высказаться за «театральность» второй сцены мог только ну очень уверенный в себе человек: графа за «театральность» шла в списке последней, и там был такой текст — «очевидно, вторая сцена Мариинки на набережной Крюкова канала». Почему «очевидно»? Что за тенденциозность?

Если подумать, откуда нам знать, как должен выглядеть театр. Опера Бастилии архитектора Карлоса Отта, тоже канадца, к слову, — это театр или нет? (Гам, между прочим, будь здоров какой конкурс был, более 700 проектов собрал.) А Театр Политеама в Катанзаро архитектора Паоло Портогези или Новый Национальный театр в Токио архитектора Такахико Янагисавы? Театр, как правильно заметил архитектор Михаил Белов, — это фабрика, он прежде всего про технологичность и функциональность. По структуре это, условно говоря, коробка в коробке. Обязательно ли ему, кроме всего прочего, быть «опознаваемым»? И что является критерием «опознаваемости»? Может, надписи над входом достаточно?

Предшественник Diamond Schmitt Доминик Перро, изгнанный из проекта 5 лет назад, придумал накрыть банальное нагромождение из параллелепипедов такой золотистой шалью в звездочку — это, скажем так, сгладило композиционную неуклюжесть, но едва ли добавило архитектуре «опознаваемости». Замечательный архитектор Юрий Григорян построил на Цветном бульваре в Москве торговый центр, так там та же шаль, с теми же продолговатыми прорезями, только каменная. Намек простой: купол Перро с тем же успехом мог бы скрывать под собой какой-нибудь мегамолл или выставочный центр. Что до идеи Крие, то она по-своему остроумна, но в ней есть определенная доля лукавства: у сооружений в традиционных стилях проблем с «опознаваемостью» порой не меньше, чем у модернистских — если церковь Св. Винсента в Глазго архитектора Александра Томсона за счет колокольни еще можно идентифицировать как церковь, то Миланский вокзал вполне можно принять за театр, а оперу Гарнье, напротив, за вокзал. С этой точки зрения претензии вроде «почему не историзм, по крайней мере, у театра было бы свое лицо?» кажутся, мягко говоря, надуманными. Это не считая того, что историзм у нас почти никто толком и делать-то не умеет: взгляните на проект Мариинки-2 Алексея Денисова, выставлявшийся на конкурс в 2009-м (кому интересно, зайдите на сайт мастера adenisov.ru), — картинки, рожденные воображением Алексей Михайловича, красноречивее любых доводов.

Опрос, организованный «Красивым Петербургом», — самый невинный эпизод в истории всенародного гнобления новой Мариинки. 6 февраля некто Артем Васильев опубликовал на сайте change.org петицию на имя губернатора Петербурга Георгия Полтавченко с мольбой снести спроектированный канадцами театр и восстановить исторические здания, существовавшие на его месте. Всего за четыре дня петиция собрала более 2000 подписей. В тот же день — 6 февраля — на встрече с главными редакторами петербургских СМИ губернатор заявил: «Сносить уже построенную вторую сцену Мариинского театра нецелесообразно. Снесем, и кто будет компенсировать? Нельзя допускать подобного в дальнейшем. Наша задача, чтобы такое больше не повторялось». Полтавченко можно понять: на строительство второй сцены государство угрохало в общей сложности 22 млрд рублей, что превышает смету 2003 года более чем в семь раз. Художественный руководитель и директор Мариинского театра, главный инициатор проекта «Мариинка-2» Валерий Гергиев осадил критиков: «Дуракам полработы не показывают!». Имел ли он в виду губернатора Полтавченко — вопрос.

Все описанные события произошли за какую-нибудь неделю. Причем я еще не упомянул осторожную, но уничижительную по своей сути оценку Михаила Пиотровского, растерянный комментарий вечно насупленного Александра Сокурова и тонны мата-перемата, нескончаемым потоком проливавшиеся в интернет-пространство с февраля по апрель...

Когда меня в начале апреля пригласили в Петербург знакомиться с архитектором Джеком Даймондом — одним из руководителей компании Diamond Schmitt — и вместе с ним осматривать интерьеры второй сцены, я закусил губу и задумался. Все вокруг его хулят, чуть ли не смертью ему угрожают (актер и режиссер Геннадий Смирнов на своей страничке в ЖЖ буквально пожелал архитектору покончить с собой) — как я буду смотреть в глаза этому злодею, этому цинику, испоганившему великий город Петербург?.. Было ветреное, бесцветное питерское утро. Я шел по улице Глинки с фотоаппаратом через плечо, в голове крутились хулиганские мысли: «Плюнуть в него что ли? Нет. это грубо. Просто спрошу в лоб, с оттенком достоевщины: How could you? Это собьет его с толку. Пускай не пустят на стройку, прогонят. Все равно». Сворачиваю на улицу Декабристов и... вижу абсолютно нормальный дом. Я даже не поверил сначала. Обежал вокруг, рассмотрел со всех углов. Потом еще раз — для верности. Нет, ну быть не может! Это же «г...о» вроде? В одном Пиотровский был прав — дом «никакой». Но в хорошем смысле. Добротная каменная облицовка, вертикали окон, неравномерно рассыпанные по фасадам, стеклянные эркеры, фиксирующие точки пересечения набережной Крюкова канала с улицами Декабристов и Союза Печатников — нейтрально, но как-то очень деликатно все, без диссонанса. Не понравились только две вещи, правда, очень сильно не понравились — в какой-то момент я даже вчувствовался в надрывное сокуровское «мне больно это видеть»: штукатурный фасад новодельного Литовского рынка, «приклеенный» к гордой минималистичной стене из камня, который смотрится похабнее белого галстука на черной рубашке, и мост через Крюков канал для перевозки декораций — у Перро он был телескопический, а здесь, видимо, решили не усложнять и влепили эдакий протез, который напрочь забаррикадировал вид, увековеченный в прекрасной ксилографии Остроумовой-Лебедевой. Но как мне потом объяснили, нарыв, воспроизводящий Кваренги, - детище КГИОП, они на нем настояли, а мост — КБ «ВиПС», генпроектировщика объекта. Канадцы ни при чем.

Надо ли говорить, что, встретившись с Даймондом, я сказал ему совсем не то, что заготовил по пути: «По-моему, неплохо вышло». Он улыбнулся.

А внутри здорово. Деревянный зал с выпуклостями на стенах, чтобы рассеивать звук (так бы он отражался в центр зала), выглядит очень и очень прилично... И акустика там что надо — был на акустическом тестировании 17 апреля. Стена из оникса, отсылающая к знаменитой «Янтарной комнате», конечно, не чудо света, но глаз веселит. Подвесная овальная лестница в фойе — так и просто Европа. Да, пошловатых страз от Swarovski. висящих над фойе и президентской ложей, могло бы и не быть, а столовая для сотрудников театра и правда тухловата. Но, елки-палки, на Большой театр посмотрите, на Бетховенский зал какой-нибудь!.. Знаете, я долгое время страшно ненавидел посохинский Дворец Съездов. Всякий раз, проходя мимо, прямо съеживался от ненависти. И вот, в декабре, друзья заманили меня в этот самый Дворец Съездов на «Лебединое озеро». После того как я побывал внутри, ощущения от здания полностью поменялись. Там наверху такой буфет — закачаешься! Да и фасады вблизи как-то благороднее воспринимаются, с ребристыми пилонами, сахарные такие. Полагаю, не побывай я в стенах второй Мариинки. воспоминания об экстерьере были бы более прохладными.

Я вот еще к чему про Дворец Съездов вспомнил. Критики второй сцены очень любят сравнивать постройку канадцев с чем-то из брежневских времен, мол. нахлебались уже этих сараев. Что забавно. нередко это те же люди, которые призывают спасти брежневское наследие от разрушения и сноса, вопия о том, какое оно ценное. Интересно, они сами не видят в этом противоречия? Я понимаю, отстаивать советский модернизм модно, а ругать Мариинку — еще моднее. Но нельзя же быть модным во всем! Вы уж определитесь.

Благодарим за помощь в подготовке публикации Геннадия Васильченко-Малышева, партнера лондонского бюро Malishev Wilson Engineers.

КОММЕНТАРИЙ ХУДОЖЕСТВЕННОГО РУКОВОДИТЕЛЯ
Валерий Гергиев, художественный руководитель и директор Мариинского театра

О концертном зале
Мне кажется, главное отличие новой сцены - это огромные сценические карманы. Тут можно футбольные матчи устраивать... Это увеличивает технические возможности Мариинского театра, но также дает богатство акустическое. Хорошо известно, что чем больше воздуха, тем волшебнее звучание.

Когда мы строили концертный зал, главное требование, которое многократно выдвигалось в общении с акустиком, - это высота зала. Мы не могли расширять и, слава богу, не расширили зал. Все и так изумительно вышло: мы добились такой высоты, что звук может уходить во всех направлениях и даже обогащаться.

Добавлю, что, по-моему, это очень просторный зал. Мне важно, чтобы людям было комфортно, чтобы они не проводили четыре часа, скукожившись в кресле. Полагаю, что через 2-з месяца уже каждый попробует места и в партере, и на ярусах. Я уже несколько раз за эти месяцы заходил, и в любой точке, где я находился, моментально старался посмотреть на сцену, чтобы понять, будет ли это неприятное ощущение, когда вам приходится выворачивать шею, находиться в состоянии вопросительного знака. Этого не происходит. Здесь так все сделано, и, наверное,это просчитано через компьютер, что сцена видна отовсюду.

О спорах вокруг архитектуры
Я не думаю об этом, есть вещи и поважнее. Я думаю о Прокофьеве, Стравинском и Шостаковиче, и я думаю о том, как максимально ярко представить их бессмертные произведения на этой сцене, в этом театре, потому что это моя прямая ответственность как художественного руководителя. Никто еще не видел этот театр внутри, а вы можете уже судить, нравится ли вам это ощущение от нахождения в зале. Он еще не полностью подсвечен, но все-таки вы уже в зрительном зале нового театра, вы уже внутри. Ну а говорить о том, как выглядит театр, когда стоят заборы вокруг... Вы проезжаете на машине по улице Декабристов и видите прежде всего забор. Только пять дней назад здесь начали мыть стекла - до этого они были грязные и пыльные. А сейчас вы уже видите сквозь них - там, за ними, что-то то ли леопардовое. то ли тигровое, янтарь, может быть. Мне кажется, что это изумительно красиво... Заборы необходимы, но они исчезнут, и тогда вы, наконец, увидите театр во всей красе. Вам обязательно нужно будет подняться на высоту 35 метров - оттуда вы увидите Исаакиевский собор. Никольский собор, синагогу, вы увидите десятки соборов. Там изумительная круговая площадка, которую, мне кажется, полюбят петербуржцы. Предполагаю, мы будем их частенько до и после спектакля поднимать при желании на эту площадку любоваться замечательным городом, который создан гением Петра.

Мы построили этот концертный зал за 15 месяцев. Это совершенно немыслимые сроки сегодня в мире. Никто не верит. Я иногда говорю про это, а меня спрашивают: «Как вам удалось?» Ну, как удалось? Мы быстро работали... Мне кажется, что архитектор лучше понимает, как надо делать. Он уже строил театры до этого. А делать копию Мариинского театра, или Большого, или театра Ла Скала - здесь это глупо.

Понимание архитектуры — это очень щепетильная тема. Я думаю, что люди, которые по-настоящему чувствуют архитектуру, не всегда рвутся к камерам, не всегда идут собирать подписи. Здесь, кстати, появлялись любители собирать подписи, месяца два назад, и мне рассказывали забавную историю: подошли наши специалисты - артисты, рабочие театра — и спрашивают: «А где здесь можно подписаться? Мы хотим подписаться, чтобы театр стоял». И посланцы сторонников сноса тут же исчезли. На самом деле я отношусь к этому почти иронично. Россия получила один из лучших театров в мире. Убедить в этом массы - дело коллектива. Поэтому очень многое зависит от наших звезд, а у нас звезды не только поющие или танцующие, у нас звездный коллектив балета, вся оперная труппа, оркестр огромный — мы сейчас его расширяем — это все звезды. Это коллектив, известный на весь мир. Поэтому для нас это теперь дело чести, дело принципа - наполнить этот театр достойным содержанием. Вот за это мы отвечаем головой. Мы не будем ввязываться в какие-либо споры. Это значит возвеличивать того, кто пытается втянуть нас. Этого не произойдет.

ИНТЕРВЬЮ АРХИТЕКТОРА
Джек Даймонд, основатель архитектурного бюро Diamond Schmitt

— Насколько мне известно, в проект второй сцены Мариинки вас вовлек Валерий Гергиев. Расскажите, как вы познакомились?

— В 2007 году Валерий дирижировал в концертном зале Рой-Томсон-холл в Торонто. Наш общий друг — дирижер Канадской оперной компании Ричард Брэдшоу  — повел его в только что построенный Центр исполнительских искусств Four Seasons. Судя по всему, его впечатлило тамошнее пространство, потому что он попросил о встрече с автором здания, то есть со мной. Мы встретились за ужином и долго говорили об архитектуре концертных залов. И между нами сразу установилось взаимопонимание, выяснилось, что у нас схожие ценности, что нас волнуют одни и те же проблемы.

— И тогда Гергиев пригласил вас делать проект Мариинки-2...

— Не совсем. Сначала был конкурс. Нас пригласили к участию. И мы выиграли.

— Вы наверняка знали о незавидной судьбе, постигшей предыдущих проектировщиков новой Мариинки - Эрика Оуэна Мосса и Доминика Перро. Вы не опасались, что для вас вся эта история закончится столь же бесславно?

— Не то чтобы очень. После победы в конкурсе Гергиев нас всячески поддерживал - он был убежден, что мы все делаем правильно. Не скрою, я был крайне удивлен, когда узнал, что стройка уже ведется, что есть фундамент, причем из другого проекта. Поэтому нам пришлось ждать, пока госэкспертиза одобрит нашу схему, прежде чем мы смогли полноценно приступить к работе. Было так: наше предложение по планам на отметке -11.000 не прошло, планы на отметке -8.000 тоже зарубили, изменения разрешили вносить, начиная с отметки -4.000 Вот почему было так сложно адаптировать наш проект к реальной ситуации. Но мы справились.

— Вы также, несомненно, были в курсе того, что на месте стройплощадки раньше находились исторические здания. одно из которых - Литовский рынок - имело особую культурную ценность. Каково ваше отношение к сносу этих зданий и к проблеме сохранения наследия вообще. Вы не испытывали неудобства за то. что строите на развалинах Кваренги?

— Когда я попал на стройку, на участке никаких зданий уже не было. Там было совершенно пусто. Я вам вот что скажу. Конечно, органы охраны наследия важны, но, с другой стороны, если бы в Риме XVI века существовал такой орган, сегодня мы бы вряд ли любовались собором Св. Петра: шедевр Ренессанса построен на месте католической церкви IV века — представьте, какой вопль подняли бы охранники наследия, они точно не позволили бы тронуть старое здание. Города постоянно меняются. Конечно, нужно уважать прошлое, но не следует скатываться в фанатизм.

— Мариинка-2 для Вас отнюдь не первый опыт работы в исторической среде. Вы строили в Иерусалиме (здание Министерства иностранных дел Израиля), в Вашингтоне (театр Хармана). Скажите, приходилось ли вам до сих сталкиваться с таким обилием критики в свой адрес, как сейчас?

— Критиковали каждый раз. Однако теперь все довольны.

— Скажите, что вы считаете своим главным достижением в рамках проекта «Мариинка-2»?

— То, что я все же довел дело до конца. Театр построили - это моя главная победа.

— Я так понимаю, крови из вас выпили немало.

— Да, эти бесконечные согласования сильно изматывали. Потом, с грунтами, конечно, намучились - в Петербурге они мягкие, болотистые. Строительство шло очень медленно. У нас не было нормальных проектных менеджеров, хотя после того, как в 2011 году Марат Оганесян заступил на пост руководителя ФГБУ «Северо-западная дирекция», стало лучше.

Хочу отметить одно важное отличие между системой принятия решений у нас и у вас. В Европе, в Северной Америке я лично подписываю подрядчику акт приемки выполненных работ, и, если работа подрядчика не отвечает моим стандартам качества или я нахожу в ней несоответствия с моим проектным решением, я имею право не подписывать этот документ, то есть полностью контролирую весь процесс. В России все наоборот.

— Если вам предложат еще какой-нибудь oбъект в России, вы согласитесь?

— Это целиком зависит от того, кто будет выступать в роли заказчика. В любом случае я уже совершенно по-другому буду составлять свой контракт. Если ты совершаешь ошибку - это опыт, если ты повторяешь ошибку — ты глупец.
Как вы думаете, почему Перро не удалось довести проект купола до реализации?

Во-первых, конкурс, в котором победил Перро, судили люди, которые до этого почти не сталкивались или вообще не сталкивались с проблемой выбора архитектурной идеи. Во-вторых, проект может волновать, даже восхищать нас своей эстетикой, но вовсе необязательно, что это профессионально сделанная вещь. Проект Перро так устроен, что внутренняя часть имеет крайне мало общего с оболочкой. Для меня это недопустимо. Я считаю, что они должны быть связаны. Архитектуру следует мыслить как единое, целостное повествование. Потом, как бы эта стеклянно-металлическая скорлупа жила зимой? В этом смысле его идея также весьма сомнительна.

— Ваша новая постройка вызвала шквал критики со стороны петербуржцев. Большинство российских архитекторов и журналистов также отозвались о ней весьма нелестно. Ваша реакция на это?

Знаете, когда критика обоснована, я обращаю на нее внимание. В противном случае плевать я на нее хотел. Была одна статья, еще давно, в которой автор ерничает по поводу габаритов фойе, якобы оно всего 5 метров в ширину, и это до смешного мало. Он там разве был? Нет, он и не мог там быть - надземная часть тогда существовала только в проекте. Хочу еще лично вас спросить, вы были внутри: по вашему мнению. фойе маленькое?

— Мне так не показалось. Впрочем, я не был там в условиях большого наплыва народу. А что о вашем театре говорят в зарубежных СМИ?

— Очень хорошие вещи говорят. Почитайте.

— Многих людей возмутила цена вопроса: с 2003 года бюджет Мариинки-2 вырос в семь раз. Как вы объясните этот скачок?

Начнем с того, что для оперного театра площадью 83 тыс. кв. м 700 млн долларов не такая уж запредельная сумма. Если сравнивать с недавно построенными театрами в Копенгагене и Осло, в которых меньше зрительных мест и обслуживающая часть занимает намного меньшую площадь, Мариинка-2 обошлась дешевле. И не забывайте о проблеме с грунтами, которая сильно удорожила работы «нулевого» цикла.

ИНТЕРВЬЮ ГЕНЕРАЛЬНОГО ПРОЕКТИРОВЩИКА
Игорь Седакое, главный архитектор ОАО «КБ Высотных и подземных сооружений»

— В какой момент ваша организация включилась в проект?

— Проект был на стадии выполнения земляных работ. Когда была осуществлена пробная выемка грунта из котлована на глубину около четырех метров, начались геологические подвижки. Были зафиксированы незначительные просадки фундаментов соседних домов, произошло выпирание в зоне выемки набережной Крюкова канала. ОАО «КБ ВиПС» провело исследование возникших деформаций, и было принято решение использовать технологию «стена в грунте». Но рыть котлован затем сразу не стали - бетонный периметр не выдержал бы горизонтальных нагрузок. После возведения «стены в грунте» было залито перекрытие на нулевой отметке. Оно обеспечило конструктивную жесткость. При этом в плите были оставлены круглые отверстия около 10 м в диаметре - для доступа небольших экскаваторов, которые стали постепенно вынимать грунт, зарываясь все глубже и глубже. На отметке -4.000 м было залито следующее перекрытие... И так далее, по той же схеме. После заливки самой нижней плиты, которая имеет толщину 1300 мм, были демонтированы временные сваи. Эта технология называется top-down, что дословно переводится как «сверху вниз».

— Но описанные работы, насколько я были выполнены еще до появления бюро Diamond Schmitt?

— Да, канадцы присоединились чуть позже. Вернее, как было? В результате работ по проектированию и расчету стеклянного купола Перро, проведенных нашим бюро, было установлено, что данная конструкция по целому ряду причин не реализуема. При этом Перро к тому времени уже выбыл из проекта. «КБ ВиПС» сделало базовое архитектурно-планировочное предложение, то есть было произведено разделение на основные функциональные блоки. Летом 2009-го был проведен тендер на архитектурное решение надземной части новой сцены Мариинки. Канадцы участвовали в тендере в качестве наших субпроектировщиков - они отвечали за архитектурное решение фасадов и интерьеров. Одновременно шли работы «нулевого» цикла...

— Мне бы хотелось кое-что прояснить. В 2007-м был расторгнут контракт с Перро, а затем и с вашим предшественником — ЗАО «НПО «Геореконструкция -Фундаментпроект». Контракт с ОАО «КБ ВиПС» был заключен летом 2008-го, бюро Diamond Schmitt появилось только весной 2009-го. Получается, ваша организация в течение года самостоятельно вела проект. А зачем вообще понадобились канадцы? Тем более что уже был запущен нулевой цикл.

— Это было желание маэстро. В Торонто есть театр Four Seasons, который построил как раз Джек Даймонд. Гергиеву очень понравилась тамошняя акустика. Я в этом театре тоже был. Акустика там и вправду потрясающая. По архитектуре что сказать? Ну, тот же контекстуальный минимализм, что Джек сделал в Петербурге...

— Хорошо, про Гергиева понятно. Для меня удивительно, как Джек согласился работать в таких условиях: фундамент уже, считайте, есть, планировки готовы - не развернешься. По сути, Джек стал добровольным заложником адаптированного проекта Перро.

— Все верно. Задача была невероятно сложная, если не сказать неблагодарная. Критики, которые сейчас с такой оголтелостью нападают на архитектуру новой сцены, почему-то упускают из вида это обстоятельство. Не могу не рассказать о главной проблеме, с которой мы столкнулись в процессе проектирования. Она касалась зрительного зала. Свайное поле было забито под проект японской фирмы, которую в свое время пригласил Перро. Зал был более узкий - не классический оперный, а ближе к концертному,- там балконы были покороче... Когда мы с Джеком начали работать, к проектированию зала была привлечена немецкая фирма MUller-BBM, с которой Джек до этого неоднократно сотрудничал. Стали менять конфигурацию зала — тут Джек проявил невероятную настойчивость. Это вылилось в сложную и кропотливую работу по перерасчетам конструктивных нагрузок, пришлось закладывать дополнительные сваи и т.д.

— А нельзя было оставить как есть?

— Понимаете, маэстро требовал определенной акустики. а для этого необходимо было реконфигурировать зал. Если бы конфигурация была другая, спрашивали бы с Джека. Вообще, комплекс акустических мер здесь заложен колоссальный. В частности, зал окружает двойная стена с воздушной прослойкой в 100 мм, то есть он полностью изолирован от любых сторонних шумов. С точки зрения акустики, я считаю, это идеальный зал.
Надо сказать, что бились не только над акустическим комфортом, но и над видимостью, чтобы сцена максимально просматривалась с каждого из 1923 кресел. Хорошо помню цифру, потому что лично проверял условия видимости со всех этих точек. 1923 визуализации сделал, потратил на это не один день, выявил два проблемных места. Это, если мне не изменяет память, третий ярус, там такие балкончики хитрые — Джек, кстати, поначалу хотел четыре яруса делать, но мы его отговорили - в этом случае проблемных мест с точки зрения видимости было бы больше.

— Скажите, а долго вообще притирались друг к другу — вы и Джек? Вам лично как с ним работалось?

— Конечно, разногласия были, но в рабочем порядке. Признаюсь, сначала я пытался обсуждать с Джеком архитектуру, спорить даже. но, в конце концов, понял, что это бессмысленно — человеку уж за восемьдесят, он состоявшийся мастер... Вообще, от сотрудничества с канадцами я получал только удовольствие.

— Недавно общался с одним субподрядчиком. который занимался фойе Мариинки-2, и тот эдорово раскритиковал канадцев, назвал их безответственными, мол, рисовали кучу лестниц. которые непонятно как делать.

— Совершенно не согласен! Сперва предлагается некая идея, потом конструкторы, инженеры и другие специалисты доводят ее до ума. Сейчас можно реализовать почти все что угодно. Тем более решение со стеклянной лестницей уже было опробовано Джеком в Торонто.

— Что забавно, мой собеседник тоже помянул Торонто, сказал. что видел лестницу, которая там сделана: на ней висит табличка «Не ступать», потому что она якобы трясется при ходьбе.

— Да... В этом смысле очень хорошо поработала австрийская компания Waagner Biro, которая проектировала металлоконструкции. Я заметил в канадцах одну особенность - они очень полагаются на своих консультантов по инженерии. Если консультант сказал, что это можно, то все сомнения сразу отметаются. Здесь мы вели дискуссии, да, и хорошо, что австрийцы подключились. В итоге обе лестницы в фойе - и стеклянная, и подвесная винтовая — практически не имеют вибрации. Я хожу по ним уже полгода, и все в порядке.

— И последнее. Партнер Джека Гари Маккласки рассказал мне, будто бы заказчик в какой-то момент начал настаивать на декорироваиии фасадов. Это правда?

— Да, это небеспочвенно. Когда руководителем «Северо-западной дирекции» назначили Марата Оганесяна, первое, о чем тот меня спросил: «А нельзя ли поставить колонны с капителями?» На это я ответил: «Ни в коем случае». И я свою позицию отстоял.

Повторять классическую архитектуру в наше время  — бессмысленное занятие. Ментальность другая, ремесленная культура утрачена. Потом, технологии другие. Как вы себе представляете вентилируемый фасад с лепниной? Мне новая Мариинка нравится такой, какая она есть.

КОММЕНТАРИЙ ИНЖЕНЕРА
Геннадий Васильченко-Малышев, партнер бюро Malishev Wilson Engeneers

Предыстория
Мы были приглашены в качестве разработчиков коиструктива лестниц и ВИП-моста в фойе, спроектированных архитекторами Diamond Schmitt Architects при поддержке «КБ ВиПС».

Помню, когда Перро в 2003 году выиграл конкурс, я про себя подумал, что было бы здорово поучаствовать в проекте. Ну. подумал и забыл, как про несбыточную мечту. И вот десять лет спустя мы очутились в самом пекле процесса. Правда, с другим архитектором... Вообще, если говорить откровенно.десять лет назад мы бы и не потянули такой проект. Так что все довольно органично получилось. В период, так сказать, профессионального становления мы с моим партнером активно участвовали во всяких конференциях. и, если мне не изменяет память, на одной из них познакомились с нашим будущим «соратником» по Мариинке Евгением Ершовым из компании «Искон». Ему понравились наши разработки, и он, как я понимаю, взял нас на заметку.

Далее, где-то в конце 2010 года, к нам поступило предложение (еще неофициальное) поучаствовать в конкурсе на проектирование лестниц для новой сцены Мариинки, одна из которых была стеклянной. К тому моменту в нашем портфолио скопилось немало лестниц.

Тем не менее мы прошли. Однако в какой-то момент, когда строительство основного здания уже шло полным ходом, поменялся генеральный подрядчик, и нам пришлось заново проходить те же этапы, что и два года назад — с презентациями и проч. В общем, из-за всей этой неопределенности я начал быстро терять интерес к проекту. На какое-то время практически забыл о Мариинке, но тут за дело взялись люди из «Метростроя», которые оказались довольно четкими. Нас опять пригласили участвовать в тендере на проектирование. Нашими конкурентами были такие крупные компании, как Gartner, Frener & Reifer. Борьба была серьезная, но мы справились. В качестве субподрядчиков мы привлекли австрийскую фирму Waagner Biro, которая построила купол Рейхстага, и питерские компании «Аланд» и «Искон». В результате у нас сложилась мощная команда. В июне 2012-го мы сделали совместную презентацию непосредственно маэстро. Она прошла успешно и нам официально дали зеленый свет.

Для всех лестничных маршей нам пришлось разрабатывать специальные технические условия, в которых описывались основные положения методики проектирования. Мы принципиально решили проектировать по европейским стандартам (разумеется, в соответствии со СНИПами).

Стоит отметить, что мы явлляемся участниками рабочей группы в Великобритании по обновлению существующего (и единственного) пособия по проектированию конструкций из стекла. Первая редакция этого пособия относится к 1999 году. С тех пор стекольная индустрия продвинулась невероятно. Хочу с гордостью сообщить, что в расчетах элементов стеклянной лестницы, тянущейся вдоль фасада со стороны улицы Декабристов, была применена новая для России методика расчета по предельным состояниям. Ранее все расчеты делались по допустимым напряжениям.

После того как технические условия были согласованы, работа закипела.

Сроки были очень сжатые. В июле 2012 года стартовали рабочие встречи с архитекторами и подрядчиками в Вене, на которых утрясались всякие мелкие нюансы, уточнялась спецификация материалов. Одновременно производились расчеты. Короче говоря, отдохнуть мне прошлым летом совсем не удалось. Но я не жалею.

Стеклянная лестница
За основу стеклянной лестницы в фойе новой Мариинки канадцы взяли спроектированную ими же стеклянную лестницу в театре Four Seasons, строительство которого было завершено в 2006 году. На наш взгляд, конструкция лестницы в Торонто чересчур сложна. Мы предложили более простой вариант, минимизировав количество болтовых соединений между стеклянными элементами — это сильно сократило сроки производства и монтажа.

Общая длина стеклянной лестницы составляет 33 м. Она соединяет этажи на отметках +2.75 м и +12.75 м. Стеклянные ступени и подступенки опираются по двум коротким сторонам на металлические косоуры, которые, в свою очередь, опираются с одной стороны на железобетонную стену, а с другой — на железобетонные колонны, расставленные с шагом примерно 7,5 м. Балюстрада из ламинированного стекла жестко закреплена в паз косоура.

Овальная лестница
Больше всего сил отняла, конечно, овальная лестница — по причине наисложнейшей геометрии. Стеклянная лестница, описанная до этого, была скорее на закуску.

Эллипс овальной лестницы имеет следующие параметры: D - 6,80 м. d - 2,88 м - это, соответственно, большой и малый диаметры. Ширина марша составляет 2,3 м.

С самого начала архитекторы предполагали, что эта лестница будет безопорной. Так как она поднимается непосредственно над фойе, сделать опору внизу не представлялось возможным. Нам следовало придумать, как и на чем эта лестница будет висеть. В итоге разработали систему, когда лестницу держат восемь стальных подвесок Macalloy диаметром 52 мм. Эти подвески крепятся к внутреннему косоуру лестницы и основной железобетонной конструкции в уровне перекрытия. Таким образом, конструкция работает в сложном напряженно-деформационном состоянии - внешний контур лестницы опирается на внутренний консольно.

Особенно сильно пришлось попотеть из-за балюстрады - архитекторы настаивали на том, чтобы она была прозрачной. Мы предложили конструкцию замкнутого коробчатого сечения. Это усилило пространственную жесткость и решило нашу проблему. Джек Даймонд со счастливым видом подписал наш чертеж, и дело пошло.

Подготовил Анатолий Белов